Антон Кемпинский о теории информационного метаболизма
 
В непрерывном обмене энергией и информацией со средой (метаболизм энергетический и информационный) каждый живой организм, от простейшего до самого сложного, стремится сохранить свой собственный порядок. Утрата этого порядка равнозначна смерти, являя собой победу второго закона термодинамики (энтропии).
 
Вопреки видимости постоянства живой системы ни один атом в ней не остается тем же самым; через относительно короткое время он заменяется атомом из внешней среды. Постоянной остается только структура, своеобразный порядок, специфический для данного организма. Это своеобразие, или индивидуальность, относится к порядку на уровне биохимическом (своеобразие белков), физиологическом, морфологическом, равно как и на уровне информационном.
 
Этот последний род порядка относится к сигналам, получаемым из окружающего мира и специфическим реакциям на них. Благодаря информационному метаболизму <моим> становится не только собственный организм, но также и окружающий мир, который своеобразным способом воспринимается, переживается и на который индивид своеобразно реагирует. По мере филогенетического развития нервной системы информационный метаболизм играет все большую роль по сравнению с метаболизмом энергетическим.
 
Сохранение специфического для данного организма порядка требует от него постоянного усилия, которое является условием жизни. Усилие жить, которое противостоит энтропии, частично экономится благодаря биологической наследственности. Благодаря ей своеобразный порядок переносится от поколения к поколению. Половое воспроизводство обеспечивает большее разнообразие структур, так как генетический план, возникающий из соединения двух половых клеток, является новым планом, а не точной копией материнской клетки, как в случае асексуального воспроизводства. Это последнее напоминает техническое производство, при котором создаваемые модели являются точной копией прототипа.
 
Человек, помимо биологического наследования, располагает наследованием социальным, благодаря которому может овладевать материальными и духовными ценностями. Усилия тысяч поколений, связанные с развитием речи, формированием знаний о мире, ценностей моральных и художественных, технических устройств и т. д., передаются ему, начиная с рождения. Если бы он был лишен этого наследства, он вынужден был бы все начинать сначала. Развитие культуры было бы невозможно.
 
Проблема порядка интегрально связана с проблемой власти. Чтобы окружающую среду преобразовать в свой собственный порядок, структуру собственной системы, необходимо сначала эту часть среды добыть, стать ее хозяином и властителем. Борьба за территорию, на которой живут, присуща не только человеку, но и животным и даже растениям. Попытка захвата территории путем вторжения вызывает у животных реакцию либо агрессии, либо бегства; банальный пример — собака, рычащая на того, кто хочет отобрать у нее кость. Социология животных дает много интересных примеров как борьбы за власть, так и формирующейся в группах животных иерархии.
 
Проблема власти существует также внутри многоклеточных организмов. В многомиллиардном <обществе> клеток должен существовать определенный порядок. Этот порядок закодирован в генетической субстанции, которая составляет существенный компонент любого клеточного ядра. Оно является <доверителем (поверенным)> клетки. Без него она не может существовать. Эндокринная и нервная системы выполняют в организме роль как бы вспомогательную в отношении генетического плана, усиливая его интегрирующую деятельность, моделируя план деятельности в зависимости от актуальных потребностей организма и условий среды.
 
Опухоль можно было бы определить как <бунт> клетки против обязательного в данном организме порядка. Опухолевые клетки, освободившись от общей дисциплины, свободно, <не считаясь> с остальным организмом, реализуют свои права на сохранение своей жизни и жизни своего нового вида. Они разрастаются и размножаются за счет других, <не взбунтовавшихся> клеток.
 
Глядя на организм целостно, нельзя миновать проблемы власти; она присуща даже организмам, стоящим на самых низших уровнях филогенеза. Чтобы жить и размножаться, требуется завоевывать окружающий мир. Эта проблема, как и многие основные моменты человеческой жизни, выступает в патологически преувеличенном виде также в шизофрении. Больной, особенно в остром периоде шизофрении, в своих патологических переживаниях часто осциллирует между чувством божественного всемогущества, в котором он читает мысли людей, управляет их волей, управляет ходом событий на земле и во Вселенной и чувством полной утраты власти, когда другие читают его мысли, управляют его действиями, речью и мыслями, когда он чувствует себя автоматом, лишенным власти над окружающим миром. В предболезненной жизни шизофреников часто на первый план выступают трудности завоевания своего места в окружающем мире и адекватного решения дилеммы <управляю - управляют мной>.
 
Проблема власти связана не только с законом сохранения жизни, но также и с законом сохранения вида и с информационным метаболизмом. В первом случае власть односторонняя, а во втором и третьем — двусторонняя. Та часть окружения, которая должна быть уничтожена и поглощена, чтобы доставить организму необходимую для жизни энергию, уже не имеет над ним власти. В сексуальных и эротических контактах власть двусторонняя. Индивид становится господином и невольником своего партнера. В обмене сигналами с окружением индивид вынужден принимать порядок окружения, одновременно стараясь навязать ему свой собственный.
 
Три рода власти над окружением определяет одно и то же притяжательное местоимение <мой>. <Моими> являются: пища, квартира, деньги и т. д., предметы, обеспечивающие закон сохранения жизни. <Моими> являются лица, обеспечивающие закон сохранения вида; в узком значении сексуальный партнер, в широком — лица, принадлежащие к тем же самым социальным группам: семейной, национальной, религиозной, профессиональной, классовой и т. п., ибо в основе социальных связей разного рода лежит закон сохранения вида. Семейная группа — самая простая и самая ранняя их форма — является непосредственным результатом этого закона. <Моими>, наконец, являются собственные переживания, впечатления, чувства, мысли, приобретенные знания, решения и действия. Сигналы, поступающие из окружающего мира, своеобразным образом упорядочиваются, обусловливая специфическую реакцию на них.
 
 
Информационный метаболизм, определенный Павловым как рефлекторная деятельность, расширяет сферу власти организма над окружающим миром. <Моим> становится не только та часть окружения, которая ассимилируется самим организмом, и не только та, преходящая связь, с которой обусловливает появление нового организма, но значительно более широкий круг окружающего мира, минимальные количества энергии которого, не играющие никакой роли в энергетическом метаболизме, становятся сигнальными, обусловливающими поведение организма. Информационный метаболизм является подготовительным шагом к вступлению в ассимиляционный и репродуктивный контакт с окружающим миром. Прежде чем стать <моим> в смысле создания субстанции собственного организма или сексуального соединения, он должен стать <моим> в смысле ориентирования в нем. Организм должен <знать>, как в нем двигаться, чтобы удовлетворить два основных биологических закона: сохранения жизни собственной и вида.
По мере филогенетического развития информационного метаболизма, который существует в каждой клетке в форме ее способности принимать сигналы из окружения и реагировать на них и который в многоклеточных организмах становится, прежде всего, функцией специализированных в этом направлении клеток (получение сигналов — рецепторы, реагирование — эффекторы, а перенос и упорядочение их — нервные клетки), жизнь становится все больше приготовлением к жизни, если, как ее сущность, принимается выполнение двух основных биологических законов. Напротив, в простейших организмах жизнь замыкается в выполнении этих законов, а маргинес приготовления у них минимален. Окружающий мир служит им только для преобразования его в собственную структуру организма, становится полностью <моим> миром, либо, если это условие не выполняется, грозит гибелью, разрушением собственного порядка, что равнозначно смерти. Если бы попытка воссоздать переживания на этом уровне филогенеза не была излишним фантазированием, то можно было бы предположить, что они осциллируют между чувством всемогущества и чувством угрозы смерти; мир либо полностью <мой>, либо совершенно чужой, причем чуждость означает смерть.
Удовлетворение основных биологических потребностей связывается с приятными переживаниями, неудовлетворение — с неприятными. <Мой> мир притягивает, а <чужой> отталкивает. Власть над окружающим миром поэтому является источником удовольствия, а ее отсутствие — источником неприятных чувств. <Чужой> мир возбуждает страх и агрессию; стремятся от него бежать или его уничтожить.

Что касается власти над окружением, то существуют определенные аналогии между описанной ситуацией и той, в которой находится человек в начале своего онтогенетического развития, когда его сигнальная система еще функционально очень слабо развита. Подобно низшим формам жизни, в эмбриональном периоде и младенческом возрасте он полностью зависит от его окружения, без него перестает жить. Окружение принадлежит исключительно ему; он имеет над ним полную власть, ибо оно выполняет все его потребности, либо, если это не так, ему грозит смерть. Многие психиатры, особенно те, которые занимаются переживаниями раннего детства, считают, что чувство всемогущества и неразличение между собственным миром и миром окружающим характерно для младенца. Достаточно частое проявление переживаний этого типа в шизофрении считается регрессией к самым ранним периодам развития. Деспотизм общепризнанно считается осевым проявлением эмоционального инфантилизма. Абсолютная власть связывается с абсолютной зависимостью. Властитель, подобно младенцу без матери, не может существовать без своих подданных. Он также утрачивает границу между собой и подчиненным ему окружением, как у Людовика.
 
Развитие сигнальной системы уменьшает зависимость организма от окружения. Контакт с ним не означает необходимости захвата окружения в свое полное обладание, при котором оно полностью преобразуется в структуру организма. Не означает также обратной ситуации, когда живой организм преобразуется в структуру окружения.
 
Контакт с окружением утрачивает остроту альтернативы: <победить> либо <стать побежденным>, при которой собственная победа означает смерть окружения, а победа окружения — собственную смерть. Борьба с окружением продолжается дальше, так как она составляет смысл жизни, если мы трактуем ее как стремление сохранять собственный порядок ценой порядка окружения. Однако победы и поражения утрачивают свой драматический аспект <быть или не быть>, а приобретают характер борьбы <понарошку>, как бы игры с окружением. В этой борьбе можно быть безболезненно побежденным окружением; тогда принимается его порядок; на этом, в конце концов, основывается дисциплина в смысле научения порядку окружения; можно также быть победителем, свой порядок навязать окружению, не уничтожая его при этом, как в случае энергетического обмена со средой. Эти <забавы> с окружением становятся самоцелью. Их можно наблюдать даже на очень низких уровнях филогенеза. Хейзинговское homo ludens, как видно, относится не только к человеку.
 
Взаимодействие с окружением в смысле принятия сигналов и реагирования на них, при котором оказываешься то победителем, то побежденным, составляет необходимое условие насыщения информационного метаболизма, без которого не мог бы развиваться энергетический метаболизм и репродуктивный контакт с окружением. Иначе говоря, нельзя войти в существо жизни, не пройдя через изолирующую среду игры с окружающим миром, контакт с которым основывается на обмене информацией. Как отмечалось, по мере развития сигнальной системы, эта изолирующая сфера становится все более широкой. Шизофренический аутизм, или прерывание информационного метаболизма, приводит в крайних случаях к нарушению в энергетическом метаболизме (больной, например, перестает есть) и почти, как правило, уничтожает закон сохранения вида.»
 
Эволюционный скачок, каким было возникновение человека, в общем, относится к развитию сигнальной системы, не пропорциональному по сравнению с другими системами организма, особенно той ее части, которая, прежде всего, служит интеграции сигналов входящих и выходящих из организма, т. е. коры мозга. Миллиарды корковых клеток обеспечивают невероятное богатство способов обмена информацией с окружением (функциональных структур), из которых в течение жизни используется лишь небольшой процент. В этом проявляется принцип расточительной экономии, довольно распространенный в живом мире. Соответственно этому принципу, лишь малая часть существующих в природе генетических планов оказывается реализованной в зрелых организмах. Также и отдельные органы работают, реализуя лишь в малой степени свои возможности. Давление окружения, особенно социальной среды и социального наследования, вынуждает к развитию только тех форм взаимодействия с окружением, которые принимаются в данном культурном кругу и в данной эпохе. Возможно, без этого внешнего давления социальной дисциплины возник бы хаос. Может быть, в бессознательном страхе перед этим хаосом человек с самого начала своего существования измысливает всевозможные способы закрепощения свободы равно людей, животных и растений, с которыми находится в контакте, как и самого себя. Там, где мы находим решетки и кандалы, с большой вероятностью можно принять, что имеем дело со следами человека.
 
Стремясь смотреть на проблему порядка и дисциплины глазами тех, что прошли через концлагеря, трудно оспаривать правильность приведенных выше слов Яна Мёдоньского. Стремление к порядку и дисциплине достигло там апогея чудовищного абсурда. Третий Рейх уже рушился, а <концерны> смерти продолжали исправно действовать и даже увеличивали свою <производительность>. В них дольше всего удерживалась идея <Майн Кампф>, ибо они явились квинтэссенцией этой идеи. Гитлеровская концепция улучшения мира была исключительно простой: уничтожить все то, что угрожает чистоте расы <сверхчеловеков>, прежде всего — ликвидировать евреев. После этого акта уничтожения должен был наступить <рай великолепных людей>. Концепция эта не нова в истории человечества, но никогда не была столь просто сформулирована и столь последовательно проводима.
 
Любой социальной идеологии, а было их в ходе истории немало, присуще отвращение к тому, что с ней не согласуется, прежде всего к тем, кто ее не признает. Образ мира упрощается до черно-белого, люди делятся на <верующих> и <неверующих>; первые — хорошие, вторые — плохие. Внутренняя борьба между различными возможностями активности, которую в собственной оценке ощущают как борьбу добра со злом, переносится вовне. Принимая готовую форму активности, редуцируют собственную неуверенность, колебания между альтернативными возможностями, становятся носителями добра, в собственном представлении. Злом становится то, что вовне и с этой формой не согласуется. Принятие готовой структуры извне облегчает внутреннюю интеграцию; динамический порядок превращается в статический, колеблемый тростник преобразуется в статую. Такой статуей был человек Третьего Рейха; он шел прямо вперед к цели, поставленной вождем, топча и уничтожая все стоящее на пути.
 
Развитие сигнальной системы у человека, особенно высшей формы сигнала, каким является слово, позволяет ему несравнимо более совершенным, нежели у животных, образом пользоваться готовыми функциональными структурами. Вместо того, чтобы вырабатывать их заново, он выучивает их от социального окружения. Дисциплина является необходимым условием ассимиляции таких готовых форм поведения и социального окружения. Принятие их награждается, отвергание — наказывается. Формируется внутренняя система, контролирующая поведение индивида, ощущаемая им как <социальное зеркалом (<что обо мне подумают>).
 
Существенной чертой каждой сигнальной системы, как технической, так и биологической, является способность самоконтроля. В принципиальной схеме такая система представляется следующим образом: сигналы извне переводятся на специфический язык системы (например, электрический импульс в электронных машинах, нервный импульс в нервной системе). Преобразованные сигналы интегрируются соответственно какому-то плану (данному извне в форме программы в случае технических систем, возникшему внутри системы в случае биологических систем). Результат интеграции в форме приказа поступает к эффекторам (например, мышечным клеткам в биологических системах). В них внутрисистемный сигнал преобразуется в сигнал внесистемный, иначе говоря: собственный язык системы преобразуется в язык, понятный для ее окружения. Последний этап в обмене сигналов между системой и его окружением составляет обратная связь; именно от нее зависит способность самоконтроля системы. Она основывается на том, что часть сигналов, выходящих из системы, в нее возвращается. Благодаря этому план системы никогда не бывает жестко фиксированным, но изменяется в зависимости от возвращающихся сигналов, которые информируют о том, как он был выполнен и какие изменения вызвал в окружении. В нервной системе можно найти много примеров обратной связи. На наивысшем уровне интеграции деятельности нервной системы, на котором данная активность становится осознаваемой, то, что соответствует механизму обратной связи, переживается как способность самоконтроля. <Социальное зеркало> соответствовало бы обратным сигналам, которые информируют о том, какой эффект в окружении вызвало наше поведение, а то, что называют совестью, возникало бы из соединения этих обратных информации с наиболее общим, а тем самым сознательным планом активности.
 
Аналогии между энергетическим метаболизмом и информационным подтверждают верность известного выражения <психическое несварение>. Современный человек, несмотря на то. что живет в необыкновенно интересное время, часто бывает пресыщен им, не может переварить то, что к нему непрестанно поступает, не в состоянии из хаоса информации создать какой-либо порядок. Это напоминает ситуацию переполненного яствами стола, когда человек больше уже не в состоянии съесть, и самая вкусная еда вызывает у него только позывы к рвоте. Упоминавшаяся уже трудность разрядки творческих тенденций обусловливает то, что потребительская тенденция преобладает над творческой. А это, в свою очередь, ведет к <перееданию>, чувству скуки, поиску сильных впечатлений. С другой стороны, сигнал, высылаемый в окружение, чтобы быть им воспринятым, должен также быть <сильным ударом>. Только сильный стимул может пробиться через охранный барьер безразличия. Достаточно обычные ныне симптомы безразличия в отношении несчастья другого человека (например, когда безразлично проходят мимо уличного происшествия) являются предметом отрицательной моральной оценки нашего поколения. С другой стороны, однако, трудно винить в безразличии человека, который по телевидению видит вьетнамских детей, опаленных напалмом, сцены из гитлеровских концлагерей, людей, умирающих в Индии с голоду, и т. п. Избыток информации о человеческих страданиях вызывает, в конце концов, безразличие; с психологической точки зрения — это защитный механизм. Узники в концлагерях также становились безразличными к виду трупов, несчастья, грязи и человеческого страдания; становясь впечатлительными, они не смогли бы пережить лагерь. Безразличие к человеческому страданию является одним из проявлений <психического несварения>.
 
Положительной стороной сгущения информации является необходимость селекции. Требуется самому выбирать, что стоит принять, а что лучше отбросить. Возрастает критицизм. Снижается ценность авторитетов. Совершенствование средств коммуникации не пошло им на пользу. Чтобы сохранять престиж власти, следует держаться на безопасном расстоянии от подданных. Правда, существуют сказки о добрых властителях, которые переодетыми в крестьянские одежды ходят среди бедных, но в действительности они всегда жили в изоляции. Одиночество является атрибутом власти. Даже нервная система, которая в организме играет роль властителя (управляющей системы), является более изолированной относительно других органов и систем организма. Величие власти на близком расстоянии уменьшается. Поэтому телевидение и другие средства распространения информации, возможно, опаснее для авторитетов, чем все другие современные явления, влиявшие на их девальвацию (например, высокий темп изменений).